— Наверное. Может, будем хотя бы переписываться?

— А ты рад тому, что возвращаешься домой?

— Нет, — без колебаний сказал Грегор. — Я даже думать не хочу об этом. К тому же Вирджиния — не мой дом, это просто место, где я несколько раз бывал.

— Тебе будет легче. Здесь все постоянно будут говорить о тебе. А там, в Наземье, никто, кроме твоей семьи, даже имени моего не знают, даже не подозревают о моем существовании. А члены твоей семьи наверняка не захотят, чтобы ты вспоминал о своем пребывании здесь. Тебе будет просто меня забыть, — вздохнула Люкса.

— Никогда, — ответил Грегор. — Я никогда не смогу забыть тебя, как бы ни пытался. — Ему больше не требовалось усилий, чтобы сказать заветные слова: — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, — прозвучало в ответ.

Больше они ничего друг другу не сказали.

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Сколько прошло времени, они не знали. В Регалии затрубили в рог.

Вернулась Аврора:

— Нас зовут, — просто сказала она.

Грегор не мог поверить, что все происходит на самом деле.

Короткий полет. Его семья уже ждет его на пристани, готовая к отправлению. Нехитрые пожитки уже заботливо упакованы в рюкзак. Прощальные объятия, и только Босоножка говорит: «Скоро увидимся!» — целуя и обнимая Темпа…

Живоглот улучил минутку и дал Грегору последний совет — как яростник яростнику:

— Следи за собой. Эта штука с яростничеством… Она не может волшебным образом взять и испариться. Это часть тебя. Но ты можешь держать ее под контролем. Ты достаточно убивал — поэтому сделаешь это не задумываясь. Значит, тебе всегда нужно помнить: потерять голову гораздо проще, чем сохранить.

Эти слова заставили Грегора похолодеть.

— Я буду помнить, — сказал он. Ему нужно всегда помнить об этом. Иначе — кто знает, что может произойти. — Беги как река, Живоглот, — пожелал он крысу.

— Высокого тебе полета, Грегор Наземный, — ответил Живоглот.

И сразу переключил свое внимание на Лиззи, которая уже заливалась слезами.

Найк и Аврора перенесли всю его семью и Люксу через Водный путь и приземлились у лестницы, ведущей наверх, в Центральный парк. Грегор попрощался с летучими мышами, а потом взял Люксу за руку и держал все время, пока папа отодвигал камень, закрывавший проход наверх.

В дыру ворвался прохладный ночной воздух.

— Пойдем, посмотришь. Хотя бы на секундочку, — позвал Грегор.

Но Люкса только высунула из люка голову и плечи. Вокруг была ночь. На небе горело несколько звезд, а луна была просто волшебная.

— Вот тут я и буду вспоминать о тебе, — сказала Люкса. — И ты знаешь, где меня найти.

Грегор поцеловал ее на прощанье и вылез наверх, в парк. А потом отошел на пару шагов, и они не отрывали глаз друг от друга, пока папа не поставил на место тяжелый камень, разлучая их навсегда.

ГЛАВА 27

Было поздно. На приборной панели такси часы показывали два пятнадцать. Водителя, усталого, необщительного, казалось, совершенно не интересовало, что делало это странное семейство в Центральном парке в такое время суток.

Они подъехали к дому. Лифт не работал, пришлось пешком подняться по лестнице. Мама вынуждена была отдыхать на каждом пролете. Наконец папа протянул Грегору ключи и велел вести девочек вперед.

Когда Грегор отпер дверь, он поразился, каким маленьким и невзрачным выглядит их жилище. Они с Лиззи устало опустились на корточки в углу, а Босоножка с ходу перевернула плетеную корзину с пластиковыми животными и начала вытраивать их как на параде. Наткнувшись на подаренную ей в прошлом году на Хэллоуин черную летучую мышь, она подняла игрушку вверх и радостно завопила:

— Смотрите! Арес!

Грегор не смог выдавить из себя ни слова, а она размахивала игрушкой над головой, изображая, что она летает.

Родители добрались до квартиры минут через десять. И даже совершенно обессиленная трудным перелетом и подъемом мама первым делом направилась в комнату бабушки — навестить ее и узнать, как у нее дела. Грегор вспомнил, что мама не знает о том, что бабушки здесь нет, — папа не решился сообщить ей печальные вести.

— Ее сердце, Грейс. Она в больнице. Мы завтра же навестим ее, — тихо сказал папа, когда мама с растерянным лицом вышла из бабушкиной комнаты.

Все молча разошлись спать. Грегор даже не стал переодеваться в пижаму. Он просто стянул с себя подземную одежду и юркнул под одеяло — оно пахло знакомо и уютно. С улицы послышался автомобильный гудок… Музыка из проезжающей машины… Загудели трубы в туалете…

Привычные, знакомые звуки Нью-Йорка убаюкивали Грегора…

Туннель был темный. Фонарик погас, поэтому Грегору ничего не оставалось, кроме эхолокации. Какая все-таки глупость — идти этим путем! Живоглот говорил ему, но он не послушал. И вот теперь они его нашли. Он бежал, на ходу раскидывая крыс мечом, и брызги крови летели в разные стороны, он сам был весь испачкан крысиной кровью. Но тут что-то случилось с его мечом: он стал трястись и дрожать в его руке. Грегор попытался снова бежать — но пол уходил из-под ног, и вот он уже падает, падает, падает в черный бездонный колодец. Он кричит, зовет Ареса — но Ареса нет. И он уже видит, как с огромной скоростью приближается к острым скалам внизу, как они выставляют свои пики, ожидая, когда он напорется на них грудью…

Грегор сел на кровати, тяжело дыша, весь в поту, правой рукой держась за израненную грудь. Это его собственный крик разбудил его. Никто за ним не гнался. Никто не звал по имени. Крик остался там, во сне.

Кошмары с падением перестали мучить, когда в его жизни появился Арес. И вот они вернулись, с разъяренными, готовыми убивать крысами и кровью.

Внизу, под окнами, только начал просыпаться большой город. Грегор провел в постели всего несколько часов. Он понимал, что надо постараться снова уснуть — но кошмар был таким реальным…

Грегор откинулся на подушку и уставился на пробившийся в окно солнечный луч, пока тот не ударил его по глазам. Тогда Грегор распахнул окно и глубоко-глубоко, всей грудью вдохнул пахнущий свежестью воздух. Какой сегодня день недели? Какой сейчас месяц? Он понятия не имел. Он не был дома с той вечеринки, с дня рождения Газарда, а она была на излете лета. Сейчас воздух был холодный и похрустывал как при морозе.

Грегор вдруг почувствовал, что ему важно знать, сколько прошло времени, — чтобы вернуться в реальность. Календарь на кухне не поможет, но ведь есть телевизор! Правда, телевизор разбудит остальных. А еще можно пойти к почтовым ящикам и отогнуть уголок чьей-нибудь газеты, чтобы увидеть число.

Грегор откинул одеяло и замер как вкопанный: он впервые за долгое время видел свое тело в лучах солнечного света.

— Ни фига себе, — только и смог он сказать.

Он знал, что в Подземье ему порядком досталось, но не придавал этому особого значения. Он давно перестал считать шрамы, которые украшали его с каждым новым визитом в Подземье все отчетливее: следы щупалец осьминога… следы плетущихся лоз, зубов, когтей… Теперь к ним добавились шрамы от лезвия меча Сандвича у него на ладонях — свежие, ведь он сломал меч всего день назад. Его кожа стала похожа на карту, путешествуя по которой можно было узнать обо всех ужасных событиях, которые с ним происходили.

Подземные дали ему с собой этой отвратительно воняющей рыбой мази. Вдруг поможет. Но некоторые шрамы точно останутся. Например вот этот — на груди, где отпечаталась пятерня Мортоса, где тот прорвал ему грудную клетку… Как он сможет объяснить это другим? Что попал в автомобильную аварию? Упал из открытого окна? Боролся с тигром?

Если он не сможет придумать объяснение — значит, придется прятаться. Забыть о пляже, о занятиях гимнастикой. К врачам обращаться только в крайнем случае, когда существует прямая угроза жизни: врач никогда не поверит в выдуманную Грегором версию, какой бы правдоподобной она ни была, а говорить правду в его планы не входило.

Грегор надел рубашку с длинным рукавом и штаны — все это стало ему коротко. Он, видимо, изрядно подрос за… за то время, что был внизу. Надев носки, обул единственную пару обуви, что была у него в Наземье — туфли, приобретенные к весеннему концерту. Пальцы ног упирались в носы туфель, и вид у него был дурацкий — туфли вовсе не подходили к остальному наряду. Он был бы счастлив надеть подаренные миссис Кормаци кроссовки, но они, увы, уже развалились.